Пьеса
Ах, какую замечательную пьесу, сочинение на темы Фёдора Сологуба, написал В.Семеновский! Герои «Мелкого беса» словно отпущены драматургом на свободу: в окружающий мир, в пространство русской литературы, где они уютно обосновываются и живут, развиваются согласно своей природе и внутренней логике. Для этого режиссёром им предоставлена свободная от декораций малая сцена МХАТа, застланная мшистым ковром: лишь слева сидит за пианино тапёр, наигрывая простенькие мелодии, да над сценой парит огромное кривое, заплёванное и загаженное зеркало, в котором эти мелкие бесы получают своё истинное изображение. Герои те же, что и в романе Сологуба, и делают на сцене то, что в нём и делали – пишут фальшивые письма, плюют на стены, издеваются над гимназистами и т.п., но они ещё и совершают такие поступки, которых в романе мы у них не видели: Передонов по-иезуитски шантажирует гимназиста, чтобы тот «сдал» своего товарища, похотливый директор гимназии ухлёстывает за Преполовенской и Людмилой, и т.п. Но согласно природе этих персонажей, эти несуществующие в романе поступки и слова, они – их, плоть от плоти.
Учитель пошлости
Он появляется на сцене в надвинутой на лоб фуражке, с важно поджатыми губами, и надутыми щеками, словно переполненный чем-то, а наполнен он пошлостью и пустотой. Замечательная работа В.Гвоздицкого, сумевшего сыграть НИЧТО, мелкого беса. Его Передонов излучает пошлость, как радиацию.
Недотыкомки среди нас
К финалу становится понятно, что пустотой и пошлостью заполнен не только один Передонов, а всё пространство этого мира, все его обитатели – и пустоголовое Его Превосходительство, и похотливый директор гимназии, и прекраснодушный болтун Рутилов, и глупец Павлуша, и нимфоманка Преполовенская, и моллюскообразная Варвара, и даже юная богиня красоты Людмила, сдающаяся директору. В этом городке люди лишь пьют, совокупляются, пишут доносы, читают маркиза де Сада и мечтают о высокой должности. Юная прекрасная поросль тут же попадает в цепкие руки пошляков. Выстроившись в кучку, все персонажи радостно, все по очереди, кричат: «И у меня недотыкомка на плече!... И у меня! И у меня!» Пошлость, как заразная болезнь поражает этот мирок. Передонов, как дирижёр этого мира объявляет о смерти русской литературы и декларирует:
«Я раб [пошлости]!
Я червь [сожравший русскую словесность, выродившуюся в после- и послепослемодернизм]!
Я Бог [пустоты]!»
Кончается спектакль, как и роман, убийством Павлуши, Передонов втыкает в него нож, жертва, падая, лишь успевает вопросить: «За что?» Ответ: «Просто так». Театр сопрягает сцену и жизнь:
– персонажи выходят на сцену из первого ряда зрительного зала, из жизни;
– некоторые вопросы и реплики персонажей обращены напрямую в зал;
– убийство Павлуши – словно из сегодняшней криминальной хроники, переполненной немотивированными убийствами, в глазах (в душах, головах) этих убийц, показанных крупным паном – та же передоновская пустота;
– в кривом зеркале, висящем над сценой, помимо недотыкомок отражаются и зрители, как говорится: «На зеркало неча пенять, коли рожа крива!» Помню: эти слова, произнесённые голосом Смоктуновского в «Ревизоре» Товстоногова. Помню: кривые зеркала, развешанные в фойе театра на Таганке, куда выходили после гоголевской «Ревизской сказки» Любимова ошарашенные зрители.
Когда-то МХАТ своим спектаклем по пьесе японца Кобо Абэ восклицал: «Призраки среди нас!», теперь театр кричит: «Недотыкомки среди нас! Пустота внутри у нас!»
